В гостях у фашистов: Горбачёв в тылу друзей

До 1933 года СССР и Германия активно сотрудничали в военной сфере — и для этого были причины у обеих сторон. Но с приходом к власти Гитлера это сотрудничество прервалось, а рейхсвер начал быстро расширяться. Архивные документы того времени дают нам возможность посмотреть на немецкую армию в этот переломный период глазами советского командира, побывавшего в Германии в начале 30-х годов.

В 1931 году в составе делегацию советских командиров Германию посетил Борис Сергеевич Горбачёв, возглавлявший тогда Военное училище имени Верховного Совета (в документах он подписался как «командир-комиссар корпуса ВУЗ Московского военного округа»). Он поучаствовал в полевой поездке офицеров Генштаба в Силезию (театр возможной войны против Польши), в учениях пехотинцев, артиллеристов и кавалеристов, посетил военные школы — и оставил интересный отчёт о своей поездке.

Полевая поездка офицеров Генерального штаба

В отчёте офицеров Генерального штаба оценки процесса военного образования вполне соответствуют стереотипам о немецком народе: чёткость, точность в формулировках, удачные готовые шаблоны директив:

«Поражает исключительная подготовленность, организованность и слаженность работы, исключающие элементы спешки, дёргания, путаницы и т.п. и способствующие высокой положительной результативности работы».

В ходе поездки красные командиры наблюдали, как немцы отрабатывали операцию прикрытия мобилизации против Польши; Горбачёв при этом отметил «осторожность» в действиях немцев. В СССР в те годы полагали, что прикрытие своей мобилизации можно эффективно осуществить с помощью армии вторжения, которая не только даст возможность своим силам спокойно отмобилизоваться и развернуться, но и, возможно, сорвёт аналогичные действия противника.

Армия вторжения — название войск высокой готовности, которые с началом боевых действий должны были вторгнутся на территорию противника. Предполагалось, что они будут иметь в своём составе большую долю подвижных частей (конница и моторизованные войска), а также танковые части или соединения.

Немцы же ограничивались пассивной обороной и, по оценке Горбачёва, даже упускали благоприятные возможности для удара по противнику. Горбачёв это связывал не только с текущим состоянием рейхсвера (он был ограничен в численности 100 тысяч солдат и офицеров, также запрещались многие виды вооружения), но и с неудачей реализации плана Шлиффена в 1914 году. Учитывая, что к концу 30-х утопичность создания армий вторжения стала ясна и советским теоретикам, приходится признать, что правы были именно немцы, а не Горбачёв.

Организация же полевой поездки была высоко оценена. Похвалы удостоился и её руководитель, полковник Кресс:

«Проявляя высокие качества военного руководителя и незаурядную военно-теоретическую осведомлённость, построил всю систему руководства игрой так, чтобы офицеры вынесли из занятий максимально много полезных для них сведений и опыта».

Поучительным советский командир посчитал и то, что ошибки разбирались во время военных игр, а не после.

Если решения участников игры не соответствовали программе, то руководитель путём наводящих вопросов, указаний и вводных замечаний добивался принятия уже проработанных им решений. Интересно, что в Красной армии в 20-е годы имела место дискуссия — стоит ли игры на картах проводить свободно или же надо руководствоваться сценарием. Известный теоретик Свечин выступал за «подтасованность» игр, в которых руководитель должен с помощью создания неравенства сил проводить некую оперативную идею, то есть стоял на той же точке зрения, что реализовывалась в этой полевой поездке.

Ещё одна особенность увиденных Горбачёвым игр — это несоответствие званий участников поездки тем должностям, которые те исполняли. Вместо рот и батальонов они командовали условными дивизиями, корпусами и даже армиями. Причина очевидна: в условиях «обстриженного Версалем рейхсвера» приходилось готовить офицеров на должности выше, чем они занимали в момент поездки. И не стоит удивляться, что через десять лет эти же люди, получив под командование уже настоящие соединения и объединения, отлично проявили себя на полях Второй мировой войны.

Впрочем, стоит отметить и высочайший уровень подготовки, при котором командир роты способен — пусть и на игре — руководить дивизией.

Войска

Пехота

Горбачёв посетил занятия как пехотных частей, так и кавалерийских и артиллерийских.

Учение батальона представляло собой отработку наступления двух рот на одну в обороне. Интересно, что во время этого учения система огня базировалась на станковых и лёгких пулемётах, а роль винтовок была вспомогательной.

Немцы стали опираться на огонь пулемётов в стрелковом бою раньше, чем у них появились знаменитые MG-34.

Пулемётная стрельба произвела большое впечатление на Горбачёва. Ему показывали ночные стрельбы, стрельбы с рассеиванием в глубину, стрельбы трассирующими боеприпасами. Интересно, что последние старались проводить из старых стволов, поскольку это вызывало большой износ. Эффективность стрельбы с рассеиванием по движущимся мишеням оценивалась как очень высокая. Особенно Горбачёв и его коллеги — Дубовой с Урицким — отметили прекрасное оснащение стрельбищ. Мишени устанавливались на специальных салазках и приводились в действие автомобильным двигателем. Три различных шкива позволяли выбирать скорость движения.

Положительно оценили и стрельбу из миномётов. Правда, миномётов современного типа (так называемый миномёт Стокса-Брандта — гладкоствольный, без тормоза наката и накатника, энергия отдачи у которого гасится с помощью опорной плиты) у немцев тогда ещё не появилось и они пользовались старыми образцами, но результаты выходили вполне удовлетворительными.

Также было отмечено, что немцы считали целесообразным открывать огонь из винтовок не далее чем за 400 метров. Это, конечно, небольшая дистанция для винтовочного патрона — и отсюда неизбежно вставал вопрос: «А нужен ли такой избыточно мощный патрон?» Как мы знаем, ответом на него стали так называемый промежуточный патрон и оружие под него: в Германии — «Штурмгевер», а в СССР — Калашников. В 1930 году до такого патрона оставалось больше десяти лет, но предпосылки уже существовали.

В том же учении пехотинцы, вооружённые винтовками, передавались из сковывающего взвода в ударный прямо во время атаки. Это говорит об очень высоком уровне подготовки.

Все огневые средства (пушки, пулемёты, миномёты) устанавливались на позиции только тогда, когда необходимо было вести огонь. До этого готовились их позиции, рассчитывались данные для стрельбы, которые записывались на флажке, устанавливаемом на позицию. При этом таких позиций готовили три-четыре на одно огневое средство.

Повозки, пулемёты, орудия были закамуфлированы. Маскировка дополнялась наличием сетей, которыми в любое время суток укрывали огневые средства. В целом, по мнению Горбачёва, дело маскировки в рейхсвере было поставлено лучше, чем в Красной армии. Это довольно парадоксально, поскольку в основном в ходе Великой Отечественной войны как раз немцы удивлялись советскому искусству маскировки. Возможно, часть умений немцы сами растеряли с тех пор. От камуфляжной окраски они также отказались, заменив её единым серым цветом.

В другом учении, в котором отрабатывался ночной отход, Горбачёв посчитал довольно интересными действия пулемётов. Они открывали огонь по целям, пристрелянным днём, и в это время остальные части производили отход по заранее подготовленным маршрутам, на которых были выставлены хорошо видные знаки.

Ещё для Горбачёва «большой неожиданностью» оказалось внимание немцев к обозу. Из этого он делал вывод, что, несмотря на развитие механического транспорта, роль лошади как тяглового средства в ближайшем будущем останется большой. И действительно: даже в 1941 году в вермахте имелось порядка двух миллионов лошадей. Конечно, роль автомобилей и мотоциклов (а их имелось более 600 тысяч) была уже выше, но на полковом и батальонном уровне лошадь оставалась основой транспорта и во времена блицкрига.

Так как до 1933 года численность армии была ограничена, немцам приходилось искать способы более эффективного использования людей. Например, всех музыкантов (пять процентов от армии) подготавливали как связистов.

Судя по тому, сколько офицеров армии ГДР на вопрос: «Где вы служили в годы Великой Отечественной?» отвечали: «В военном оркестре», в Третьем рейхе был самый большой военный оркестр в мире.

Горбачёв высоко оценил работу связистов; он объяснял это тем, что до 60 процентов из их были унтер-офицерами. В батальонном взводе связи имелись телефоны, коммутатор, светосигнальные лампы, связные собаки (немецкие овчарки), шесть велосипедистов. В полковом взводе присутствовали также три радиостанции и два 15-сильных мотоцикла.

В общем, по нашим меркам, очень богатое оснащение для начала 30-х годов.

При этой экономии людей удивительно, что военные лагеря представляли собой ещё и хорошо организованные, рентабельные сельскохозяйственные предприятия. В целях увеличения своего бюджета лагеря имели стада овец от двух до пяти тысяч голов, брали наряды на прокладку шоссейных дорог, сдавали в аренду неиспользуемую для военных занятий землю и организовывали ряд других хозяйственных мероприятий, укреплявших финансовое положение лагерей. Всей работой и хозяйственной деятельностью единолично распоряжались коменданты. Вероятно, такой размах непрофильной деятельности был связан с наличием в армии множества вольнонаёмных.

Интересен взгляд на комплектование войск. Горбачёв писал в донесении:

«В Рейхсвер в качестве солдат принимаются почти исключительно представители кулацкой прослойки немецкой деревни и городской мелкой буржуазии. Обязательным условием для поступления в армию считается представление рекомендации от полиции, пастора (для горожан ещё магистра) и беспартийность — “отсутствие каких бы то ни было политических убеждений”. Безработные в армию не принимаются совсем, кем бы их лояльность существующему правопорядку ни была гарантирована. И, естественно, что политическая устойчивость солдатского состава современного Рейхсвера полностью отвечает требованиям капиталистической системы».

Кавалерия

Казалось бы, конница — удел «тупых рубак». На самом деле этому роду войск в рейхсвере отводилась большая роль — как единственному доступному подвижному резерву. Из десяти дивизий три были кавалерийскими. Правда, на несущихся лавой казаков с пиками немецкие кавалеристы совсем не походили — как и на первоконников, атакующих с наганами под прикрытием пулемётного огня с тачанок. Немцы видели кавалерию в качестве ездящей пехоты. При этом кавалерийские пулемётные расчёты были прекрасно натренированы и стреляли лучше, чем пулемётчики пехотинцев, которых также наблюдал Горбачёв. Даже ночью они показали прекрасные результаты в стрельбе.

А вот в чём немцы походили на будённовцев — так это в готовности стрелять из пулемётов по самолётам противника. Очевидно, осознавая опасность авиации, немцы хорошо натренировались разбирать походный порядок при угрозе налёта.

Однако самолёт мог быть не только врагом конницы, но и другом. На учениях немцы отрабатывали взаимодействие с боевой авиацией (которой на 1930 год официально у них не было). Пулемётчики стреляли светящимися (очевидно, трассирующими) пулями по предполагаемым целям, а с самолёта корректировали огонь артиллерийского взвода.

Артиллерия

Как уже говорилось, многое тяжёлое вооружение попало под запрет по Версальскому договору. Это касалось и орудий покрупнее, чем дивизионные гаубицы. Однако немцы готовили личный состав для тяжёлой артиллерии, используя меньшие калибры.

Вся структура артиллерии была заточена под дальнейшее развёртывание: по оценке Горбачёва, в одной батарее имелись кадры для развёртывания четырёх-шести новых батарей. Унтер-офицеры на учениях исполняли должности командиров батарей.

Подготовка артиллерии была чрезвычайно высокой. Немцы до 40 процентов стрельб проводили ночью — и точность была отличной даже в этих условиях, что достигалось не только тренировками, но и прекрасным оснащением. У дивизиона были собственная метеостанция, тригонометрическое отделение. Кроме того, в артиллерии корпуса имелся «измерительный» — как его назвал Горбачёв — дивизион.

По сути это был дивизион инструментальной разведки. Он состоял из трёх батарей — звукометрической, светометрической и тригонометрической. Всё оборудование монтировали на автомобилях повышенной проходимости. На учениях дивизион выдавал данные о вражеских батареях уже через три часа после постановки задачи. Личный состав, как писал Горбачёв, «отличается высокой технической подготовкой и осведомлённостью». Немцы в тот момент полагали такой дивизион корпусным средством, поскольку для дивизионного он был слишком громоздок. но в итоге дивизион вошёл в состав дивизии.

Во время стрельб батарея вела огонь сразу по трём-пяти целям, показывая выдающуюся интенсивность стрельбы. В годы Великой Отечественной войны немцы также выстреливали умопомрачительное количество боеприпасов сравнительно небольшим количеством орудий.

Военные школы

Традиционно очень высокой оценки удостоились немецкие военные школы.

Больше всего советских специалистов поражало материальное положение этих школ. Учебный процесс обеспечивался прекрасными лабораториями, в которых имелись модели новейших автомобилей и мотоциклов — в разобранном виде и в разрезе. Для показа мотора в действии и, следовательно, взаимодействия его частей здесь были также модели, приводимые в движение электромоторами.

Бытовые условия, по оценке Горбачёва, «не оставляют желать лучшего». На троих человек отводилось две комнаты: одна для сна, другая для работы. Все школы имели горячий и холодный душ, «хорошо оборудованные ванные». Уборку помещений, чистку обуви и одежды проводили специальные люди.

В общем, вместо заклинаний о необходимости переносить тяготы и лишения, немцы дали будущим офицерам комфортные условия — и хуже от этого не стало.

Горбачёв особо отметил наличие в дрезденской школе плавательного бассейна с постоянной температурой воды в 24 градуса.

Сами юнкера имели в распоряжении казённый мотоцикл и лошадь (он не уточнил, покупалась ли она на свои деньги). В дополнение к казённому, некоторые юнкера имели и личный мотоцикл, что для СССР не только начала 30-х, но и начала 40-х — немыслимая роскошь. Но для Германии в этом не было ничего удивительного. Во-первых, к тому моменту у немцев уже был миллион мотоциклов. Во-вторых, всё дело в классовой принадлежности юнкеров: большинство из них были представителями дворянства.

Горбачёв писал:

«Особое предпочтение при приёме в школы отдаётся родственникам бывших крупных военных вождей, вроде Маккензена, Блюхера. Представителям других общественных слоёв вход в школы почти закрыт, и даётся исключение только тем не дворянам, родители которых имели крупные заслуги в период мировой войны. Естественно, для представителей крупной буржуазии двери военных школ будут в любое время любезно открыты. Но капиталисты с удовольствием перепоручают роль водителей “пушечного мяса” стоящей у них на откупе аристократии».

С последним тезисом сложно согласиться. Противостояние «демократии» и «аристократии» внутри немецкого офицерства имеет давнюю историю. Однако никогда нельзя было говорить о службе аристократии «на откупе» крупного капитала. Но с чем трудно спорить — так это с наличием строгого отбора кандидатов в офицеры. По данным Горбачёва, конкурс составлял 20 человек на место.

Интересно, что среди критериев отбора был минимальный рост в один метр 65 сантиметров. В СССР это бы отсеяло значительную часть кандидатов.

Но в Германии важнее был образовательный фильтр — приём в военные школы проводился по программе технического университета.

Каждый юнкер учил один иностранный язык. Увы, у красных курсантов зачастую и с русским было не очень хорошо, что хорошо видно по документам.

Интересно, что после прохождения курса школы юнкера не получали звания, а отправлялись в свои полки и лишь там по ходатайству командиров полков получали звание офицера. Это также зависело и от успешности прохождения курса. Были случаи, когда юнкера, недостаточно успешно окончившие школы, ждали производства в офицеры по полтора года.

Массовая или профессиональная армия?

Вождь рейхсвера в 20-е годы фон Зект сформулировал идею небольшой профессиональной армии как главной силы, отводя многочисленным ополченческим (милиционным, как тогда говорили) формированиям вспомогательную роль. Но в 1930 году немцы уже начали отходить от его идей.

Руководители рейхсвера, отмечал Горбачёв, отводили профессиональной армии роль прикрытия. С мобилизацией должна была появиться и массовая армия, однако, по мнению руководства, её численность в несколько раз уступала бы армии времён Первой мировой.

Меньшая численность не означала меньшей боеспособности — её должна была компенсировать лучшая техническая оснащённость.

Как мы знаем, в итоге все эти теоретические построения были выкинуты с парохода современности, как только появилась возможность построить по-настоящему массовую армию. И время это было не за горами — уже в 1933 году к власти пришёл Гитлер и практически сразу началось расширение армии. Но о том, как — по мнению советских специалистов — стал выглядеть рейхсвер всего через два года (в 1933-м), мы расскажем в следующий раз.

Выводы

Уже в 1930 году рейхсвер представлял внушительную силу. Да, численно он был мал. Но, очевидно, Горбачёв говорил о качественной стороне, когда назвал его «лучшей буржуазной армией Европы».

Высочайший уровень подготовки солдат и офицеров создавал ту базу, на которой затем построили вермахт. Тот факт, что офицеры готовились к более высоким должностям, чем занимали в текущий момент, тоже основательно упростил задачу. Многие особенности вермахта 1941 года стали видны уже в 1930-м:

• мощная артиллерия, которая способна давить вражеские батареи и вести огонь по множеству целей;
• отличная пехота, которая сильна даже не столько наступательным порывом, сколько умением гибко действовать на поле боля;
• опора на мощный и умелый пулемётный огонь;
• умение организовывать взаимодействие между разными родами войск.

Но, похоже, к 1941 году кое-что немцы всё же утратили: умение маскироваться и вкус к ночному бою.

Впрочем, и то и другое произошло скорее от отсутствия необходимости. Ведь именно днём немцы могли реализовать своё огневое превосходство, что и делали на протяжении первых двух-трёх лет войны. А когда пришлось обороняться, то и в ночных боях (и благодаря маскировке) они выпили не мало крови — особенно у наших союзников.

Выражаем Б. С. Горбачёву отдельную благодарность за его ценные наблюдения, которые мы можем сейчас по достоинству оценить, обладая известным постзнанием.