Как французы в 1940 году собирались сжечь Баку и Грозный

Первая часть Второй мировой войны до сих пор остаётся самым сложным и спорным из её периодов. Масса непростых вопросов возникает не только к нацистам, но и к СССР, и к Британии с Францией. Одной из самых безумных и опасных инициатив была дошедшая до оперативного планирования идея бросить французские и британские бомбардировщики на разрушение кавказских нефтепромыслов СССР, а с ними — всей советской экономики.

К марту 1940 года на западном фронте продолжалась «странная война». Союзники, травмированные памятью о Первой мировой, бить по немцам не хотели. В быстрый разгром Франции они не верили — но боялись повторения многолетней бойни.

Идеей фикс стало удушить Германию экономически. И непременно быстро, чтобы сразу перейти от «1914» к «1918» году. Взоры стратегов бывшей Антанты были прикованы к потокам нефти и железной руды. Без них немцам стало бы нечем заправлять технику — и не из чего её делать.

Руду немцам поставляли шведы. Летом — по Балтике. Зимой Ботнический залив замерзает, поэтому поток руды переключался на Нарвик, откуда суда шли в немецкие порты вдоль берегов Норвегии. Желание фрицев взять этот канал под контроль привело к их вторжению в Норвегию. Желание союзников его перекрыть — к идее минировать норвежские воды, коварному плану влезть в Норвегию под предлогом помощи финнам против СССР и неудачной высадке десантов после начала немецкого вторжения.

С нефтью было ещё сложнее. Лондон и Париж успешно убедили урезать поставки рейху горючего Нидерланды и Испанию. Но чёрное золото текло к немцам также с румынских месторождений Плоешти и с советских нефтепромыслов Кавказа.

Сталин поставлял Германии нефть в обмен на важное для военного строительства оборудование. Особой опасности в Кремле в этом не видели, потому что тоже не верили в возможность быстрого коллапса французской обороны.

«Планом Сталина» было занять положение мудрой обезьяны из китайской притчи над долгой дракой империалистов между собой.

Меж тем советское вторжение в Финляндию усугубило подозрения Запада. Париж усматривал в нём реализацию тайного союза Берлина и Москвы — и в коммунистах видел чуть ли не большую угрозу, чем в нацистах.

Британцы в лице Чемберлена и Черчилля были прозорливее. В настоящий союз СССР с рейхом они верили мало, и не без цинизма считали сталинскую экспансию в Восточной Европе выгодной британской короне.

Сомнительные успехи РККА на финском фронте во всём мире оценили как свидетельство военной слабости СССР. Длительность боёв и тяжёлые советские потери не только убедили Гитлера в простоте разгрома СССР, но и склонили Париж к идее о военной авантюре на советском направлении.

Французы против коммунистов

Британцы собирались сосредоточиться на морской и воздушной войне, а соседям через Ла-Манш они оставили сомнительное удовольствие сдерживать немцев на суше. Французам эта идея не нравилась, потери Первой мировой они помнили слишком хорошо. В Париже были готовы ухватиться за любую соломинку «непрямых действий».

А ещё во французском руководстве были крайне злы на коммунистов. Компартия Франции была весьма влиятельна — и по команде Москвы после пакта она заняла откровенно капитулянтскую позицию. Коммунисты принялись разлагать французские войска и военную промышленность агитацией, а в колониях они и до того мутили воду серьёзно и успешно.

И французы в большей степени, чем британцы, видели себя покровителями стран Восточной Европы, которые одна за другой силой вводились в орбиту Москвы.

К концу Зимней войны галлы даже подготовили 50-тысячный корпус на помощь финнам, но те признали поражение раньше, чем дошло до его отправки.

В Париже многим хотелось совместить приятное с полезным: одновременно лишить немцев поставок нефти и «проучить коммунистов в Москве».

Взоры политиков и военных приковал советский Кавказ. Почти всю нефть СССР тогда добывал в Азербайджане и Чечне. Месторождения были в пределах досягаемости бомбардировщиков с авиабаз во французской Сирии и британском Ираке. Разрушение нефтепромыслов могло не просто пресечь поставки в Германию, это поставило бы СССР на грань экономического коллапса, массового голода и антикоммунистических восстаний.

Правда, СССР не находился в состоянии войны с Британией и Францией. Первая же упавшая бомба превращала его в настоящего союзника рейха. Британцы тоже занялись просчётом вариантов атаки на Баку, но в целом отнеслись к идее с настороженностью — как к варианту «на крайний случай».

А вот французы считали, что это прекрасная идея. Ответного удара в Париже не опасались: прямых границ СССР с французскими владениями не имел, его флот на фоне французского являлся исчезающей величиной и не был способен к заморским экспедициям. Зато оплот коммунистической угрозы на долгие годы переставал дурно влиять на колонии, помогать немцам и нападать на финнов.

Хитропланирование

Девятнадцатого января 1940 года французский премьер-министр Даладье поручил главнокомандующему вооружёнными силами Гамелену и главкому флота Дарлану подготовить меморандум о возможности удара по советским нефтепромыслам. Двадцать второго февраля 1940 года документ был готов:

«Зависимость от поставок нефти с Кавказа — фундаментальная слабость российской экономики. Вооружённые силы и моторизованное сельское хозяйство полностью зависят от этого источника. Более 90% добычи нефти и 80% переработки приходится на Кавказ, в первую очередь на Баку. Прекращение поставок нефти в крупном масштабе будет иметь далеко идущие последствия и может привести к краху всех военных, промышленных и сельскохозяйственных систем Советской России».

Даладье постановил начать подготовку к стратегическому воздушному наступлению на советские нефтепромыслы.

В то самое время, когда немецкие танковые дивизии концентрировались на французской границе, стратеги в Париже изучали карты далёкого Кавказа.

Наполеон, вероятно, вращался в гробу со скоростью хорошей турбины. Особенно в свете того, что те же самые стратеги в те же самые дни боялись бомбить Германию и удерживали от этого британцев — чтобы не спровоцировать нацистов на ответные удары.

Против плана бомбардировки Баку выступал генерал де Голль, не без злости упоминавший об этих рассуждениях в своих мемуарах. Однако сторонников авантюры в Париже было больше, чем противников.

К началу апреля «Западный воздушный план 106» был принципиально готов. Он предусматривал нанесение серии бомбовых ударов по трём целям: нефтепромыслам и перерабатывающим заводам в Баку, объектам нефтедобычи у Грозного и порту Батуми с его нефтехранилищами. Первым для большей внезапности собирались сжечь отдалённый Грозный и лишь потом переключиться на удобные для бомбёжек приморские Баку и Батуми.

План-максимум включал ни много ни мало включение в войну Турции и Ирана с проведением стратегической наземной операции.

Самым упорот… страстным стратегам Парижа уже грезилось грандиозное наступление на Москву с Кавказа и Скандинавии. С участием Финляндии, Турции, Ирана и попутной организацией всеобщего мусульманского восстания против коммунистов.

Новый французский премьер Рейно в меморандуме 25 марта писал Чемберлену: даже если Лондон не хочет развязывать войну с СССР, кабинет министров Франции считает, что колебаться нельзя и «оно того стоит». Что характерно, французские военные не горели энтузиазмом бомбить Союз — но в правительстве и сенате Третьей республики политики шумно требовали от них и от британских партнёров «ударить по коммунистам».

На межсоюзном совещании 28 марта представители Великобритании настояли на откладывании предприятия в пользу более безопасного и полезного минирования норвежских вод. Вероятно, в Лондоне вообще не собирались бомбить Баку — но считали полезным обозначить для Москвы опасность, чтобы убедить её не слишком сближаться с Берлином и не пытаться под шумок захватить Персию с Афганистаном.

В конце марта союзный военный совет постановил продолжить планирование удара по Баку, но не спешить и учитывать динамику отношений СССР с Британией и Францией.

Контрмеры Москвы

Советская разведка вскрыла французский план уже к середине марта. Вполне возможно, в этом Москве помогла американская дипломатия, которая была в курсе авантюры французов с самого начала и пребывала в изрядном изумлении.

Уже девятого марта посол США в СССР и личный друг Рузвельта Лоуренс Штейнгардт докладывал в Вашингтон:

«Сегодня ночью начнётся крупномасштабная переброска войск из-под Москвы в район Каспийского моря. В состав этих сил включены 60 больших танков. Ворошилов отправился в этот район уже шестого марта, в силу опасения советского правительства перед агрессией Британии и Франции, особенно в отношении нефтяных полей Баку и трубопроводов».

По мнению американского посла, угроза ударов по Баку стала одной из причин отказа СССР от «додавливания» Финляндии после прорыва линии Маннергейма. И скорейшего заключения мира 13 марта 1940 года.

В конце марта в Закавказском военном округе РККА провела штабные учения по отражению наземно-воздушной агрессии с контрударами на турецкий Эрзурум и иранский Тебриз. Туда же перебросили новейшие станции РЛС. Американские промышленные советники консультировали советских специалистов по вопросу тушения пожаров на нефтепромыслах и нефтебазах.

Советские подозрения усугубили полёты британской разведывательной авиации из Ирака над Баку и Батуми, состоявшиеся на рубеже марта и апреля. Их встречал только огонь зениток. Прекрасные на высоте МиГ-3 ещё только доводились до ума, а составлявшие основу истребительной авиации РККА И-16 там чувствовали себя плохо, и эксперименты с исправлением этого недостатка провалились.

Двадцать девятого марта наркоминдел Молотов публично объявил на сессии Верховного совета СССР:

«Сейчас в Сирии и вообще на Ближнем Востоке идёт большая подозрительная возня с созданием англо-французских, по преимуществу колониальных армий во главе с генералом Вейганом. Мы должны быть бдительны в отношении попыток использования этих колониальных и неколониальных войск во враждебных Советскому Союзу целях. Всякие попытки такого рода вызвали бы с нашей стороны ответные меры против агрессоров, причём опасность такой игры с огнём должна быть совершенно очевидна для враждебных СССР держав и для тех из наших соседей, кто окажется орудием этой агрессивной политики против СССР».

А что же в реальности?

К апрелю французы и британцы теоретически определились с нарядом сил для разрушения советских нефтепромыслов. Наносить удары должна была воздушная группировка из приблизительно ста бомбардировщиков. Рассматривалась возможность ночных бомбардировок — особенно после того, как нефтепромыслы уже будут подожжены первыми ударами, а РККА стянет в район истребители.

С британской стороны предполагалось действовать посредством Bristol Blenheim Mk IV и Vickers Wellesley. С французской данные разнятся: источники сходятся в планах применить Martin Maryland, но затем одни указывают новейшие LeO-45, а другие — устаревшие, но огромные Farman F.220.

Датой готовности к началу операции назначили 15 мая.

Вот только с переброской авиации на Ближний Восток не задалось. На месте имелось символическое количество бомбардировщиков. Французское авиационное командование не рвалось оголять метрополию ради сомнительных планов политиков. «Воздушный зверинец» Третьей республики и без того был слабым, устаревшим и глубоко проблемным, что и подтвердили последующие воздушные бои над Францией. Британцы тем более не рвались слишком активно поддерживать авантюру Парижа, ослабляя королевские ВВС в Европе, зато со всё большей озабоченностью смотрели на Норвегию.

Не зря. На этот раз их разведка проморгала немецкие планы, зато интуиция не подвела: практически в тот же день, когда британцы решились-таки начать минировать норвежские воды, а возмущённые таким самоуправством норвежцы — сочинять возмущённую ноту, стартовала германская операция по вторжению в Данию и Норвегию. Девятого апреля Лондону и Парижу окончательно стало не до Кавказа.

Семнадцатого апреля командующий французскими силами на Ближнем Востоке генерал Вейган констатировал: авиацию в его распоряжение так и не предоставили, тренировок и разведки не проводится, операцию надо или отменять, или наконец начать что-то делать. И даже в этом случае её нужно переносить как минимум на конец июня.

Ну а 23 апреля британский премьер Чемберлен подвёл под идеей удара по Баку окончательную черту.

Он объявил, что политика СССР не такая уж плохая, Москва в принципе придерживается нейтралитета, а самолётов для авантюр у Его Величества нет — тут немцы на пороге. Так что никто никуда не летит, а горячие головы в Париже могут поесть лягушек и успокоиться.

После падения Парижа немцы нашли документы с планами операции. Геббельс раструбил о ней на весь мир, но в Москве и Вашингтоне и без того были в курсе, а остальным было глубоко плевать.

Впрочем, прагматичные британцы отложили идею бомбардировок Баку не на самую дальнюю полку. В конце января 1941 года Черчилль пытался добиться от Турции размещения на её авиабазах британской авиации — чтобы поддержать турок в случае немецко-болгарского вторжения. А также в случае чего ударить по советским нефтепромыслам.

«Позиция России представляется неясной, и мы надеемся, что она может остаться лояльной и дружественной. Ничто не удержит Россию от оказания помощи Германии — хотя бы косвенной — больше, чем присутствие мощной английской бомбардировочной авиации, которая могла бы атаковать нефтепромыслы Баку. Сельское хозяйство России в большей мере зависит от снабжения нефтью из этих источников, и разрушение их вызвало бы жестокий голод в стране».

Ну а в 1942 году британцы рассматривали эту же идею как крайнюю меру в случае коллапса советской обороны на Кавказе. Впрочем, в этом случае нефтепромыслы Баку вполне могли бы уничтожить при отступлении и сами советские войска, чтобы не отдавать их в распоряжение немцев.

К счастью, не пригодилось.